Кондратцев Сергей Анатольевич » 13 янв 2016, 02:33
От Сталинграда до Победы
Николай Николаевич Тюкинеев: «Из нашего Магнитогорска целый эшелон выехал, все под Сталинградом были. Сейчас из нашей части, воздушно-десантной, никого нет. Все погибли…»
- Когда я в первый раз «Катюшу» увидел, обрадовался ужасно — «это же мои снаряды, это я их точил!». Старшему лейтенанту было, конечно, не до меня — он начал маховик вращать, и тут заиграла «Катюша», задымила, и эти болванки мои полетели. А внизу, в овраге, были сосредоточены немецкие войска, немцы к атаке готовились. Но мои снаряды достигли их и, конечно, поголовно уничтожили. Так я впервые встретился с «Катюшей» — мне всегда мило и приятно вспоминать об этом. Вот так, значит, мои снаряды послужили.
Мальчишеский восторг. Конечно, это были «его» снаряды, как же иначе? Ведь до отправки на фронт Коля Тюкинеев именно такие снаряды точил в родном Магнитогорске. В 1941-м году шестнадцатилетнего подростка на войну не пустили, мал еще. В ожидании семнадцатилетия героически настроенный Коля Тюкинеев работал токарем на заводе. Работал так, словно собирался в одиночку обеспечить снарядами всю Красную армию.
В 1942 году пришла долгожданная повестка из военкомата. Воздушно-десантные войска. Несколько месяцев подготовки — и на фронт. Из Магнитогорска — под Сталинград...
Рассказ Николая Тюкинеева — о его первых и последних боях на войне.
Отступали от Дона до Волги
Я фактически ребенком там был, необстрелянный. Первое время очень было страшно, даже описать невозможно, настолько было страшно. Я там не солдат был, а просто размазня. Пули летят — а кажется, что все они летят на тебя. И это был большой страх.
Я метался по берегу, не знал, куда себя деть. И от этого метания я настолько устал, что уже был на все готов. Скажут — «сейчас тебя расстреляем», и я готов был. Ночь, темно, а пули трассирующие летят и светятся, и кажется, что они все летят на тебя. Я так устал, что плюхнулся под куст, и думаю — убьют так убьют, бог с ними. И сразу растворился, упал, настолько уставший от страха был.
Но за несколько дней обстрелялся, потом как опытный солдат уже действовал. Адаптируешься — и все нормально, все хорошо…
Мы отходили, 60 километров отходили к Сталинграду. Когда-то при Петре Первом там копали канал, хотели Дон соединить с Волгой. Этот ров по сей день существует. Ров глубиной метра четыре. Так вот — все шли поверху, а мне интересно стало. Сейчас, думаю, самолет налетит и в пух и прах всех разнесет. Почему же по дну не идти? Товарищу говорю — пойдем, вниз спустимся. Никто со мной не пошел, я спрыгнул в ров и иду. А потом смотрю — что такое? Свежая земля. И в шахматном порядке. Свежая земля, и выровнено так… Посмотрел назад — там тоже в шахматном порядке.
Я встал одной ногой, а другая поднята и не знаю, куда ее поставить. Дошло до меня. Оказывается, я по минному полю шел. Еле-еле развернулся и след в след вышел оттуда. Только потом, при выходе, увидел красный флажок. Минеры поставили, что здесь мины. Таких ситуаций было бесчисленное множество, сам не знаешь, куда и как попадешь…
Майор Дорогуша
Мы все время отходили, потихонечку, и вышли к северной окраине Сталинграда. 23 августа, когда немцы начали бомбить город, мы с этой окраины все видели. Самолеты как галки летают, то в пике идут, то из пике, там дым, все серое. Ничего не видно, кроме пыли и силуэтов. Все в дыму. Дым и пыль. И так без конца. Бомбы сыплются, снаряды сыплются…
Заняли мы оборону в районе завода «Красный октябрь». Сзади нас — Волга, метров 500, даже меньше. С левой стороны, за оврагом — Мамаев курган. И цеховые здания. Они уже разбомбленные, от них только «скелеты» остались.
Наша дивизия — между цехами. Там стояла посередине труба. За трубой — немцы, по эту сторону мы, а дальше уже Волга.
Но к тому времени я уже опытный был. Знал, когда стрелять, когда не стрелять. Если немец выстрелил — засекаешь это место, прицеливаешься, ждешь, когда он снова высунется. Потом он только показался — стреляешь, и если немец больше не показывается, значит, ты достиг цели.
Был у нас один офицер — майор «Дорогуша», мы его так прозвали. Однажды подзывает меня: «Дорогуша, подойди ко мне». Я подошел. Он говорит — «Видишь вон ту балку?» — «Вижу». — «Там снайпер сидит и постреливает. Слушай, дорогуша, шлепни его». Вот так просто — «шлепни», и все. А снайпер есть снайпер, он хитрый, опытный, он все видит, он выбирает такое место, чтобы кругом на сотни метров все разглядеть, кто идет, что идет, и стреляет только в нужное время. А ты получил задание, ты должен хитрее его быть. Подойти каким-то образом незаметно, взять на мушку и уничтожить.
Вот такие вот явления были. Казалось бы, так все просто и ничтожно, а в то же время нужна большая хитрость.
Ад «Красного Октября»
Огонь и с нашей, и с их стороны сумасшедший был. А иначе там удержать невозможно было. Немцы лезли, им нужно было до Волги. А у нас Волга прямо за спиной, даже шагу нельзя было сделать назад. Никуда нельзя было. Вот так вот и стояли и бились, сколько можно. Иногда стволы так накалялись, что патроны уже выплевывали, а не стреляли в цель. Вот такое было дело.
Иногда до того уставали, что на ходу спали. Бывает, очнешься — ага, спал, — и опять глаза закрываешь. Уставали сильно, от разных напряжений. Нервы, что ни говори, постоянно в напряжении. А потом уже отключаешься и думаешь — «ладно, что будет, то и будет». Если там на пять-десять минут передышка — это уже большое дело. Там же без конца лезли.
Знаете, мы озверевшие были. Ведь и нам внушили, что немцы звери. Не жалко их было. Конечно, по-разному бывает. Но когда идет горячий бой, тут уже не спрашиваешь. Тут только так: враг и никакой пощады. И он не щадил, и мы не щадили. Истребляли друг друга. По-страшному…
Конечно, ходили и на Мамаев курган. Там артиллерия немецкая обстреливала. Там как на ладони — куда нужно, туда и снаряд пускай вокруг. Надо было немцев вытеснить. Так дважды и вытесняли. А трижды они нас вытесняли…
Огонь, конечно, сумасшедший был. И наша, и немецкая артиллерия, и самолеты бомбили. Снаряды падают без конца, рвутся… Сплошные осколки. Дождь столько капель не выбросит, сколько там было осколков...
11 ноября 1942 года осколком меня и ранило в грудь. Снаряд разорвался неподалеку. Переправили на левый берег, в госпиталь. Потом эвакуировали. Вот такое дело. Я, значит, со 2 августа по 11 ноября участвовал в Сталинградских боях.
А погибло много... Из нашего Магнитогорска целый эшелон выехал, все под Сталинградом были. А сейчас — только Иван Петрович, подполковник, мы с ним были с одного полка, да я. И больше никого нет. Помню Ивана Медведева, Ивана Демненко — все были из нашей части, воздушно-десантной. 39-я гвардейская стрелковая дивизия. Никого нет, все погибли…
1945. Время милосердия
Наша 9-я гвардейская воздушно-десантная бригада стала 298-м гвардейским стрелковым полком. И с этим полком я двигался по Румынии, по Венгрии, Австрии, Чехословакии.
В конце войны, в Альпах, начальник штаба дал мне задание — «приведи языка». Мы с товарищем пятерых немцев взяли в плен и повели в штаб. И вот нас двое, их пятеро. Товарищ мой идет впереди, я сзади. И немцы цепочкой. Конечно, оружия у них нет, но рюкзаки тяжелые тащат с собой. Немцы есть немцы. Наши, наверное, все бы бросили.
И тут один, последний идущий, бросил рюкзак, встал на колени, схватился за сердце и говорит: «их кранк, я больной, не могу идти». Я говорю — нет-нет, давай-давай, марш марширен. Он — «не могу». Ну, по горам там все же… Я посмотрел на него — действительно, у него болезненный бледный вид. Ему, наверное, лет сорок. Мне тогда было 20, ему 40, тогда казалось, что он старик. Тогда я его же товарищу говорю — «коммен зи хир, битте». Он — «найн», ни в какую. Я сразу взвел курок, а он на меня зло посмотрел, нагнулся, схватил рюкзак этого больного — такой богатырь здоровый, — и потащил. А болезный мне — «данке шон, данке шон». Мне, значит, спасибо. Так ведь жалко. Может, он жене потом расскажет — видишь, русский солдат спас. Он же больной, куда его. Ясное дело. Жалко.
Привели мы их вдвоем с напарником. А начштаба мне, прямо анекдот, говорит: «Слушай, Тюкинеев, я же тебе сказал — приведи одного. А ты мне зачем целую ораву приволок?». Я говорю — знаете, товарищ майор, они там готовы всей ротой сдаться, они три дня ничего не ели, голодные сидят, и думают, что здесь в плену их хотя бы покормят. А он — «что здесь, откормочный пункт, что ли?!» Сейчас смешно кажется, но ему тогда уже надоели эти пленные и прочие…
В общем, до Берлина мы не дошли. Под Прагой, в городе Нетолице, встретились с американцами в День Победы, и на этом все закончилось. Хотя некоторые немцы еще сопротивлялись — наши и чехи таких в лесу вылавливали. Войны уже не было как таковой, просто некоторые упорно не сдавались, СС-овские части.
А потом со сводными войсками — американскими, английскими и советскими — организовали парад Победы. Это было в городе Нетолице. Перед парадом нужно было выстирать гимнастерки. Начали мы их стирать — а они у нас в руках расползаться стали. Словно на нашем поте и грязи держались. Что делать? Отставить стирку! Залатали кое-как, нашли белые простыни, подворотнички пришили, манжетики беленькие…
С сапогами — та же беда. Подошвы сапог были тоньше бумажного листа, всё стерто. Проволокой укрепили, кремом намазали — и с виду вроде ничего. Проволоки не видно — и ладно, пошли на парад.
Американцы по сравнению с нами были нафуфыренные — у всех шерстяные гимнастерки, все гладко выбритые, одеколоном от них пахнет. А от нас потом несет. Я вот сейчас думаю — а чего мы стеснялись? Мы же воевали! Нам действительно каждый метр потом и кровью доставался!
Собрались мы на площади. Сводный оркестр, сводные генералы на балконе, и сводные войска. Первый ряд — русские, второй ряд — американцы, третий — англичане, потом опять русские, американцы и так далее. Я был в четвертом ряду. И вот только оркестр заиграл, команда «парадным маршем!», и вдруг из-за ограды чехи выбросили человека, прямо под ноги знаменосцев. Там знамена английские, советские, американские были — а чехи поймали эсэсовца и вот так его под знамена выкинули. Немец упал лицом на землю, содрал себе кожу. Конечно, бить не разрешили, всё-всё-всё. Забрали его, увели, парад все же начался, и все благополучно кончилось.
А вечером застолье было, опять американцы и наши сидели, праздновали Победу. Наши немного подхитрили, сделали так: через одного сажали. Нам налили по полстакана простой воды, а им — по полстакана спирта. Американцы похвастались, мол, мы сегодня будем пить по-русски. Ну, они «по-русски» напились, мы их приволокли в их часть, сдали. А генерал наш, Макаренко, говорит: пили вместе, а ваши слабоваты оказались!
У вас нет доступа для просмотра вложений в этом сообщении.